– А ну, сядем все разом! Выдержит она нас или нет? А то я ещё колья забью. Садись, хлопцы! – приглашал он улыбаясь.
Улыбка у Игната была очень добрая и сразу смягчала строгое выражение лица, которое придавали ему густые, сросшиеся брови.
После трудового, хлопотливого дня, когда все ребята собрались во дворе школы, на крыльцо, прихрамывая и держась за перила, вышел отец учителя.
– Эх, хорошо вечерком посидеть на крылечке! – сказал он, присаживаясь на ступеньки и глядя вокруг. – Славные места… Молодость вспоминается. Много тут дорожек было нами исхожено… Много и крови пролито… Славный вояка был мой Матвеич, да и я на силу не жаловался: одной рукой подкову гнул. Эх, Матвеич! Товарищ мой! Тяжко пострадал он в гражданскую. В голову ранен был… Два дня мы с ним в болоте скрывались…
– А что, дедушка Николай Григорьевич, не наш ли это Иван Матвеич, что пасекой колхозной заведует? – с интересом спросил Игнат.
– Он, он! – оживился Николай Григорьевич. – Вот я к нему и поеду… А далеко ли до пасеки?
– Далеко. Отсюда не увидишь. Если по шоссе идти – километров двенадцать будет, а как снимут пшеницу, так напрямки, полем, – поменьше. Красивые места эти… Таких мест нигде нету… Пасека над рекой стоит, вся вишеньем поросла. Зайдёшь весной к Ивану Матвеичу – и уходить не хочется… Падают на плечи белые квитки, поют пчёлы, а река – плеск-плеск! – рыбку за рыбкой подгоняет…
Ребята слушали Игната не прерывая. Сергей Николаевич и Митя подсели на крыльцо.
Мягкие сумерки уже давно окутали село, и в хатах горели огоньки.
На другой день вместе с колхозными ребятами было решено устроить пионерский костёр.
– Мы расскажем им о нашей жизни, а они нам о своей, – говорил Митя. – Найдётся много интересного и у них и у нас.
Ребята заволновались:
– Трубачёв, подготовься хорошенько! Не подведи!
– Это не шутка, – мрачно сказал Мазин. – У них тут работы много. Как бы они нас не перетянули. Ты смотри обдумай, что будешь говорить.
– Ты как-нибудь красиво расскажи: ну там… то, другое… – скашивая глаза на Митю, заметил Петька.
– Иди ты ещё! – рассердился Одинцов. – «То, другое» Надо честно говорить, напрямки!
– А вдруг у них лучше окажется? Ведь мы свою школу подведём!
– Надо было раньше думать! – отрезала Синицына. – А то как дошло до дела, так испугались!
– Кто испугался? Кто испугался? – напали на неё ребята. – Сама ты испугалась!
Лида Зорина вместе с Валей Степановой спешно вспоминали всё, что делало их звено, как они работали в кружках, как ходили на лыжах.
– Они у нас что-нибудь переймут, а мы – у них, вот и будет хорошо, – серьёзно сказал Сева.
Васёк, окружённый со всех сторон, молча хмурил брови. Потом решительно сказал:
– Как было, так и расскажу!
Ребята успокоились:
– Ничего, Трубачёв не подведёт!
Мазин покусал нижнюю губу, посчитал что-то по пальцам и внушительно посоветовал:
– Начинай с маленького, с мизинчика. Понял? А самый козырь на конец прибереги. Понял?
Лёня Белкин припомнил, как Мазин, получив плохую отметку, пошёл в буфет и сразу десять котлет съел.
– Это ты на конец прибереги, Трубачёв! – хохотали ребята. – Вот и будет у нас козырь!
Мазин махнул рукой:
– Эх, жизнь! Съел человек от огорчения, а они смеются!
– Ну, что вы там расшумелись? – прикрикнул издали Митя. – Желающие выступать в самодеятельности – записывайтесь заранее!
Ребята начали записываться.
Девочки обещали сплясать русскую; набралось много желающих прочесть стихи; Одинцов вызвался рассказать про деда Щукаря – отрывок из книги «Поднятая целина». Программа оказалась большой.
– Ну, вот и набралось кое-что. А ещё и хозяева нас чем-нибудь порадуют, – говорил Митя, пряча в карман записную книжку.
Митя вообще чувствовал себя хорошо. Всё его радовало: здоровый, бодрый вид ребят, новые места, гостеприимные колхозники. Радовался Митя и тому, что за дорогу он как-то незаметно сдружился с Сергеем Николаевичем, и тому, что уже сделано главное – всем родителям разосланы телеграммы о благополучном прибытии на место, а в школу отправлено коллективное письмо с описанием встречи с колхозниками «Червоны зирки».
Впереди ожидало много интересного: весёлый отдых, работа вместе с колхозниками. Но это был большой план на будущее, а пока они с Сергеем Николаевичем решили дать ребятам хорошенько оглядеться, познакомить их с колхозом и устроить поход с ночёвкой в лесу.
«В общем, всё будет хорошо! Просто замечательно!» – радовался Митя.
До вечера ребята бегали, советовались, репетировали.
У Синицыной горели щёки. Она подходила то к одному, то к другому:
– Девочки, только бы не осрамиться, только бы не осрамиться! Пойте изо всех сил!
– Как это – изо всех сил? Не придумывай! Пой как надо! – строго говорила Валя.
– Конечно. А то затянем козлиными голосами…
– Всю Москву осрамим!
– Только ты, Мазин, не пой, пожалуйста! У тебя очень плохой голос, – предупреждала Лида Зорина.
– Спою! – заупрямился Мазин. – В хоре не слышно будет, кто как поёт.
Игнат Тарасюк тоже собрал свой отряд и вывел его в рощу, чтоб подальше от москвичей, на свободе, прорепетировать.
– А может, они наши песни не понимают? – беспокоился Федька Гузь.
– А что тут понимать? Песня, она и без слов – песня… А ну, ребята, зачинайте легонько ту, что в школе разучивали… Федька! Чего шею вытянул, как тот гусак… Кому говорю – легонько зачинай!
Игнат поднял вверх тоненький прутик. Ребята, не сводя с него глаз, затянули песню.
Игнат вдохновенно раскачивался, водил по воздуху прутиком, как дирижёрской палочкой: