«Разберёшь ты немецкие слова так, чтобы переписать, в случае чего?» Севка говорит: «Разберу. А где не разберу, просто скопирую». Дед мой даже языком причмокнул.
– Неспроста тут что-то, – покачал головой Васёк.
Ребята крепко задумались.
На прощанье Сева грустно сказал:
– Теперь уж, наверно, не скоро увидимся… Сегодня и то еле вырвались… За водой только ходим.
Степан Ильич ещё не видел мальчиков после их возвращения. Он шумно обрадовался, когда Васёк с товарищами вошёл в хату.
– Дорогой ты хлопец! – притягивая к себе Васька, сказал Степан Ильич.
Ваську захотелось обнять его крепко-накрепко, как, бывало, он обнимал своего отца, но он поборол в себе это желание, осторожно высвободился из объятий Степана Ильича и сел на скамью, избегая его взгляда. Степан Ильич понял, глубоко вздохнул, отвернулся. Молча слушал то, что рассказывали мальчики, без улыбки кивал головой. Потом перестал слушать, ушёл в себя и, ссутулившись, сидел, глядя в окно.
Баба Ивга понимала, что именно мешает Ваську быть приветливым со Степаном Ильичом. Она смотрела то на одного, то на другого с глубокой грустью. Потом подошла к Ваську, нагнулась, поцеловала его в волосы:
– Ну что ж, так тому и быть! Тяжкое время!.. У каждого сейчас свой крест. Один потяжеле несёт, другой полегче.
Васёк не понял её слов, но горячо откликнулся на ласку, прижался головой к её плечу.
Одинцов и Мазин с завистью глядели на него:
– Как маленький…
Баба Ивга подошла и к ним. Одинцов смутился, когда она погладила его по голове, а у Мазина отросшие светлые волосы взъерошились; он напряжённо вытянул шею и держал её так, пока баба Ивга не сняла руки с его головы. Тогда, довольный неожиданной лаской, Мазин размешал пятернёй свои волосы и сказал:
– Спасибо.
Ночью кто-то тронул Васька за плечо. Васёк встревожился, заморгал глазами, проснулся.
«Не случилось ли чего с Севой?» – почему-то подумал он.
Но над ним склонилось тёмное лицо Степана Ильича.
– Встань, хлопчик…
В окошко глядела полная луна.
Одинцов и Саша крепко спали. Васёк с испугом смотрел в лицо Степану Ильичу и, протянув за спиной руку, дёргал за рубаху Одинцова. Но Одинцов, утомлённый дорогой, не просыпался.
– Встань, хлопчик, – ещё раз сказал Степан Ильич и потянул Васька за собой в сени.
Васёк шёл за ним, не доверяя ему и не смея ослушаться.
Сердце у него билось.
«Что ему надо?» – с тревогой думал он.
В сенях Степан Ильич наклонился к нему и зашептал:
– Беги, сынок, до конюха… огородами беги… осторожненько… Мне нельзя… люди донесут… Скажи конюху, чтобы зараз в лес подавался. Чуешь, сынок?
Васёк кивнул головой, поднял на Степана Ильича глаза и вдруг жарко, порывисто обнял его за шею, прижался головой к его груди.
Степан Ильич обхватил его обеими руками любовно и крепко:
– Боишься?
– Нет, нет!
Васёк выскользнул во двор, пролез под плетнём на огород и, прячась в кукурузе, пополз к хате конюха. Село, облитое лунным светом, казалось пустым; безглазые, слепые окошки с запертыми ставнями не мигали тёплыми огоньками; издалека была видна площадь с чёрной виселицей…
Конюх, его жена Катерина и Грицько спали. Васёк тихонько стукнул в оконце. Подождал, оглянулся. На второй стук чуть-чуть приоткрылась дверь, показалась взлохмаченная голова конюха. Васёк проскользнул в камору. Шёпотом передал поручение Степана Ильича. Конюх заторопился; старая бабка засуетилась; жена в темноте стала собирать вещи.
– Это он, это Петро проклятый! Не миновать ему, дьяволу! – натягивая сапоги, шептал конюх. – Спасибо Степану… Скольких людей спас!..
Васёк бросился к Грицько, крепко обнял его за шею.
– Дядя Степан не предатель! Это он меня послал к вам, Грицько! Он не предатель! – горячо зашептал Васёк товарищу.
Грицько смотрел на Васька сонными, ничего не понимающими глазами.
– Одевайся, сынку, одевайся! – торопила его мать.
Степан Ильич дожидался Васька в сенях. Видимо, он и не уходил оттуда. Он сам уложил мальчика, укрыл его рядном, снова повторив свои слова:
– Дорогой ты хлопчик… цены тебе нет…
Васёк долго держал его руку, прижимая её к горячей щеке.
На рассвете эсэсовцы стучали прикладами в пустую камору конюха, разбивали двери. Старая бабка пряталась у соседей; конюх с женой и сыном ушли в лес.
Утром ребята не отходили от Степана Ильича. За столом Одинцов старался сесть с ним рядом. Саша подолгу стоял возле дяди Степана, притулившись к нему боком.
Васёк торжествовал:
– Я ему всегда верил! И Матвеич верил… Дядя Степан нарочно старостой стал, чтобы людей спасать… Только об этом никому нельзя говорить, ни одному человеку!
Одинцов и Саша поклялись молчать.
Мазин и Русаков были заняты другим. С утра Генка передал им, что дед Михайло строго-настрого запретил шататься около школы и ждать у колодца Севу. Это запрещение вызвало особый интерес мальчиков, и они только и делали, что шатались около школы, наблюдая за гитлеровцами. После обеда они принесли Ваську сведения, что из штаба выехал куда-то целый отряд эсэсовцев на мотоциклах. Ребята встревожились, зашептались.
Степан Ильич нахмурился, постучал по столу:
– Чтобы ни один из хаты не вышел! Мало ли куда эсэсовцы поехали! Вас не касается!
Ребята притихли. Степан Ильич большими шагами ходил по хате, хрустел сложенными пальцами, часто поглядывая в окно. Васёк смотрел на его сосредоточенное лицо и старался угадать, чем он взволнован.