Васек Трубачев и его товарищи - Страница 120

120

Радостная весть поразила бабу Ивгу. В уголках глаз блеснули крупные слёзы.

– Господи Иисусе, хоть на этом сердце отдохнёт! Радость-то какая! А вы уж и цветы на могилку положили… А тут счастье такое! Да как же это они живы остались? – Она вспомнила Митю. – Хлопец сам не свой ходил… Белый, без кровинки пришёл, всю ночь глаз не закрыл!

Мальчики заволновались.

– А ещё, баба Ивга, что было!.. – Они начали рассказывать про ночное происшествие на шоссе. – Просто мы опомниться не успели, как всё случилось! Вот здорово! Ни один гитлеровец в живых не остался! И пулемёты партизаны с грузовиков взяли, и оружие, и всякое продовольствие! – захлёбываясь, рассказывали мальчики.

Баба Ивга улыбалась, кивала головой, спрашивала, потом снова возвращалась к девочкам:

– Бывает же счастье такое! Они же, бедненькие, напугались до смерти!

Поговорив с бабой Ивгой, ребята решили сбегать в Слепой овражек. Саши нет в хате – может быть, он там.

– Вот бы всех увидеть сейчас!

– Да поешьте хоть, ноги вымойте – ишь как пятки-то растрескались у вас, – уговаривала их баба Ивга.

Но ребята, не слушая её, убежали. Товарищи действительно были в овражке; они сидели на коряге, тесно окружив Малютина. Сева что-то рассказывал таинственным шёпотом. Генка первый увидел Васька и Колю:

– Наши идут!

Мальчики вскочили, бросились навстречу.

Васёк с лёгкостью белки прыгнул на корягу. Румянец заливал его тёмные щёки, глаза ярко синели.

– Мы, ребята, такое сейчас вам скажем! Такое хорошее, какого вы за всю жизнь ещё не слыхали!

Ребята затаили дыхание.

– Война кончилась? – прижимая к груди руки, прошептал Саша.

– Ну, «война кончилась»! Ты уж чересчур хочешь! – недовольно проворчал Коля.

На них зацыкали со всех сторон.

– Говори сразу! – рявкнул Мазин.

– Ну, слушайте! Три, четыре! – скомандовал себе Васёк, предвкушая общее ликование. – Девочки наши живы, вот что!

– Девочки? Нюра, Валя, Лида?

– Те, что были убиты, теперь живы! – торжественно пояснил Васёк.

– И мы их сами видели, своими глазами, вот вам! – крикнул Коля.

Всё смешалось. Васька чуть не стащили с коряги. Мазин схватился за сук и изо всей силы раскачивался. Колю кто-то шлёпал по спине. Саша стучал себя кулаком в грудь, повторяя одно слово:

– Живы, живы, живы!

Осторожный Сева ещё никак не мог поверить в одно хорошее; он боялся, что рядом с этим хорошим есть где-то и плохое.

– Может, ранены? Больны? Без рук, без ног?

– Не ранены, не больны, с руками, с ногами, да ещё двух малышей спасли! Вот какие наши девочки! – кричал Коля.

Васёк посмотрел на него и вдруг расхохотался.

– У Кольки… виденье было, – вспомнил он вдруг. Картина встречи с Нюрой Синицыной предстала перед ним в смешном виде. Одинцов, отшатнувшийся в испуге от окна, он сам с приплюснутым к стеклу носом, Нюра с вытаращенными глазами и какой-то малыш, который лез то к нему, то к Коле целоваться. – Виденье! Виденье! Ха-ха-ха! – захлёбывался Васёк.

Ребята дёргали его, требовали объяснения. Коля Одинцов стал рассказывать всё по порядку. Ночное сражение он нарочно пропустил, чтобы рассказать о нём особо.

Мальчики перебивали, спрашивали. Васёк и Коля терпеливо отвечали на все вопросы, подробно описывали девочек, Мирониху, передавали поклоны и только потом приступили к рассказу о ночном происшествии. Услышав, что боец на коне, по всем приметам, был похож на Митю, ребята пришли в окончательное неистовство. Забыв про фашистов, они боролись, падали и даже невзначай подбили Мазину глаз.

Потом решили обязательно навестить девочек и как-нибудь повидать Митю, чтобы сообщить ему радостную весть.

Наконец, когда все немного успокоились, Малютин сказал:

– У нас тоже важные новости. Нам обязательно надо посоветоваться.

Все стали серьёзны.

Новости действительно были важные.

В отсутствие Трубачёва Степан Ильич запретил ребятам бегать на пасеку. Мазин не поверил Степану Ильичу и всё-таки сбегал к Матвеичу. Матвеич рассердился на него и сказал, что на пасеку уже два раза заходили гитлеровцы. Кого-то искали. Один раз ночью лаял Бобик. Матвеич взял его в хату, чтобы собаку не подстрелили.

И ещё новости – в селе появились эсэсовские части и везде расклеены приказы: за помощь партизанам – расстрел, за укрывательство – расстрел. Так и пестрят все объявления крупными чёрными буквами: «расстрел», «виселица».

Двоих колхозников из какого-то другого села повесили на глазах жителей около сельпо.

А партизаны теперь уже действуют всюду; слышно, что где-то на перегоне взорвали целый эшелон и вчера около бывшей МТС на дороге убили несколько гитлеровцев; а в сёлах стали понемножку расправляться с полицаями – одного в овраге нашли зарубленного топором, с надписью на груди: «Предатель».

Гитлеровцы и полицаи струхнули: в лес ходить боятся, и около самой школы теперь стоят пулемёты.

И ещё самую главную новость рассказали Сева и Генка. Степан Ильич, видимо, совсем продался фашистам. Петро рассказывал на селе, будто Степан Ильич согласился ездить по сёлам и всех бывших кулаков вербовать в полицаи. А вчера Степан Ильич привёл какого-то старика. И Сева слышал, как он сказал переводчику, что это старик, пострадавший от Советской власти, бывший кулак, и теперь хочет послужить гитлеровцам. Старика позвали к генералу; он, видно, боялся, потому что шёл и даже денщику низко кланялся. А сегодня осмелел и взялся какие-то замки в штабе чинить; на деда Михайла кричит и такие штуки выделывает – денщики над ним хохочут.

– Дед мой с ним было подрался вчера. Тот какой-то несгораемый шкаф чинил, а деду дал ящик с инструментами держать. Ну, и чего-то заспорили они там, – хмуро сказал Генка и тут же улыбнулся. – Только не зря дед простачком прикидывается. Хитёр он… Вчера вдруг Севку спрашивает:

120