– Так и сказал – отменного?
– Так и сказал. Уж он не соврёт. Говорит, будто учитель на выставке был вчера. Всё вещи смотрел. Хорошо, что Мазин свой пугач унёс!
– Унёс? – с живостью спросил Васёк и досадливо сдвинул брови. – Так и не сказал, что за буквы… Ну, пошли к Саше.
На улице было людно. В сквере играли дети, на скамейках отдыхали взрослые. С деревьев, покрытых белым инеем, осыпалась снежная пыль.
Саша Булгаков жил недалеко. Пройдя широкий двор, мальчики постучали в низенькую дверь первого этажа длинного серого флигеля.
Им открыла женщина с приветливым лицом:
– Сашенька, к тебе!
В светлой кухоньке было много ребят. Они, видимо, гуляли и только что пришли со двора. Саша и его сестрёнка Нюта раздевали их. Маленькая девочка в одних, чулках бегала из комнаты в кухню с мокрым ботинком в руках. Толстый малыш, с такими же, как у Саши, круглыми чёрными глазами, хныкал, упираясь головой в Сашин живот, – он потерял варежку.
– Куда ты её дел? – сердился на него Саша. – Найди сейчас же!
Увидев товарищей, он кивнул им головой:
– Раздевайтесь, ребята!
Коля Одинцов пробрался к Сашиной кровати и осторожно присел на краешек, с интересом наблюдая, как Саша справляется с детворой.
– Васёк, – крикнул он, – иди сюда! Смотри, сколько детей у них. – Он притянул к себе товарища и зашептал ему в ухо: – У них чуть ли не двенадцать детей.
– Семь, – спокойно поправил его Саша, поднимаясь с колен и отряхивая пыль. – Вон седьмой. На кровати сидит.
Одинцов подпрыгнул и с испугом оглянулся: сзади него, обложенное со всех сторон подушками, копошилось маленькое существо с тремя светлыми волосками на макушке.
– Витюшка, грудной, – пояснил Саша.
– Да они, наверно, орут целый день! – засмеялся Васёк.
– Бывает… – Саша поймал за штанишки толстого черноглазого малыша и крикнул: – Нютка, пришей ему пуговицу! Мне некогда.
Он отвернул борт курточки – там торчала иголка с туго накрученной ниткой.
– Я пришью, – сказала мать. – Иди. Товарищи небось заждались тебя. С малышами никогда дела не переделаешь, – улыбнулась она.
– Ну, зашей. – Саша быстро закрутил свою нитку обратно.
– Что это ты иголку с собой носишь? – спросил Васёк.
– Ношу. Всё время пригождается, – деловито ответил Саша.
Васёк пожал плечами.
– Брось! Девчачье это дело, – презрительно сказал он. Саша не расслышал.
– Пойдём в комнату, – сказал он товарищам. В соседней комнате было тихо и просторно. Как только Саша закрыл за собой дверь, Одинцов сообщил:
– У нас новость!.. Трубачёв, расскажи.
Васёк с жаром начал рассказывать:
– После каникул у нас будет новый учитель. Отменный учитель! Сам Грозный сказал.
– Да что ты! – обрадовался Саша. – Вот хорошо! А то мы…
За дверью вдруг что-то с грохотом упало и началась невероятная возня. Саша тревожно прислушался:
– Кажется, мать ушла. – Он бросился к двери: – Я сейчас! Через секунду он вернулся.
– Ничего. Это они в колхоз играют. Перевернули стулья и везут сдавать зерно, – с улыбкой пояснил он, закрывая за собой дверь. – Ну, Трубачёв, рассказывай про учителя.
– Да ну тебя! – с досадой сказал Васёк. – Что тебе рассказывать, если ты всё время бегаешь!
– Да нет, это я так… думал – мама ушла. Ну, рассказывай, – умоляюще сказал Саша.
– Ну ладно! Так вот, этот учитель только для нашего класса, понимаешь? Это во-первых. А во-вторых…
Саша вдруг рванулся и снова исчез за дверью. На этот раз из соседней комнаты послышался отчаянный визг и плач.
Васёк и Одинцов, толкая друг друга, выскочили вслед за Сашей. Оказалось, что толстый карапуз Валерка просунул голову между прутьями кровати и никак не мог вытащить её обратно.
– Стой! Стой! – кричал ему Саша. – Поверни голову набок…
С помощью Коли и Васька он наконец вытащил братишку. Но товарищи уже собрались уходить.
– Куда же вы? Расскажите хоть про учителя.
– В школе расскажем! – крикнул Одинцов.
Васёк только махнул рукой…
Вечером, забравшись к отцу на кровать, он с удовольствием делился с ним своей новостью:
– После каникул у нас будет новый учитель. Мария Михайловна совсем ушла. Ей восемьдесят лет уже.
– Восемьдесят лет! – удивился отец. – Ого-го! Совсем, верно, старушка с вами замучилась! Ты у меня один, и то я с тобой голову себе скрутил.
– Ну тебя! – недовольно сказал Васёк, приподнимаясь на локте и заглядывая в лицо отцу. – Я небось председатель совета отряда… а ты говоришь!
– Вот-вот, мне и нужно, чтобы мой сын первый сорт был!
– «Первый сорт»… – протянул Васёк. – Я ещё не выучился, – он навертел на палец отцовский ус, – а ты нападаешь.
– Я не нападаю, – засмеялся Павел Васильевич. – Не трожь усы, всю красоту испортишь… Да спи уже, а то завтра тебя пушками не поднимешь. – Он обхватил сына за шею. – Спи.
Васёк, лёжа с открытыми глазами, думал о Саше, об Одинцове и о Севе Малютине.
– Хорошая, папа, картина у Малютина, но сам Севка какой-то тщедушный, – с сожалением сказал он.
Отец не ответил.
– Слышишь, папа?
– Слышу.
– А что ты слышишь?
– Тще-душный, – промычал, всхрапывая, Павел Васильевич.
Мазин скучал. В землянке под старой елью было темно и тихо. У входа, завешенного белой простынёй, валялась убитая из рогатки ворона. Снаружи крупными хлопьями валил снег. Иногда, отодвинув край простыни, Мазин зорко и насторожённо оглядывал берег. Он ждал Русакова. Они не виделись с того памятного вечера, когда в их владениях побывал Трубачёв со своими товарищами.
«Отец дома. Держит Петьку при себе», – соображал Мазин. Мазин и Русаков жили на одной улице, в одном доме. Дружба их началась с первого класса и навсегда укрепилась после одного случая. А случай, который сделал их закадычными друзьями, был такой. Однажды, стреляя в цель из рогатки, Русаков разбил цветное стекло в угловой даче. Испуганный, он прибежал к Мазину.