– Ну, особого транспорта у меня для тебя нету. А Сивка завтра запрягу, да и поедешь!
– Никуда я не поеду от своей хаты. Видчипысь!
Очевидно, спор этот шёл с утра, и Ульяна сердилась на мужа.
Сергей Николаевич думал о своём… Конечно, Митя постарается успокоить ребят и будет ждать его, учителя. А если Митя двинется по направлению к селу? А он, Сергей Николаевич, будет искать их в лесу и потеряет время?..
Над хаткой с тихим воем пролетели самолёты. Сергей Николаевич прислушался. Внезапно сильный удар потряс землю. Хатка дрогнула. Сергею Николаевичу показалось, что над его головой сорвалась крыша и с грохотом покатилась по двору. Ульяна схватилась за голову и бросилась к детям.
– Ой, боже мий! – с ужасом простонала она, прикрывая руками их головы.
Младший проснулся и заплакал. Мирон Дмитриевич взял его на руки и, стоя посреди хаты, грозно сказал:
– Завтра же чтоб тебя здесь не было! Эвакуируйся!
Ульяна заплакала, прижимая к губам платок. Мирон Дмитриевич покачал на руках ребёнка, коснулся сухими губами мягких волос на его лбу, подсел к жене.
– Ульяна, я человек партийный… Я должен свою жизнь по-военному располагать. Я на партию смотрю и партию слушаю. Мне может любой приказ выйти, – объяснял он жене, заглядывая ей в глаза, и тихо прибавил: – Чуешь, голубка моя?
Ульяна плакала…
Под утро гудение самолётов затихло. Только где-то вдалеке слышался мелкий дробный стук – казалось, что в лесу на каждом дереве сидит дятел и долбит носом кору. Сергей Николаевич, готовый к отъезду, стараясь не будить прикорнувших хозяев, вышел на крыльцо.
Солнце ещё не вставало. Было свежо. На траве лежала холодная роса. Около сарая два хлопца выбрасывали лопатами землю из глубокой ямы. Ещё один хлопец, почти подросток, в длинном тулупе, прохаживался у ворот.
– Что, не было машины? – спросил Сергей Николаевич.
– Легковой?
– Да.
– Из района?
– Да.
Хлопец не спеша вытер платком нос:
– Не було.
В сарае сонно закричал петух. Всполошились на насестах куры. Светало…
«Что делать? Вдруг не придёт?» – мелькнуло в голове у Сергея Николаевича. Он с горькой досадой подумал о потерянном времени. Нужно было расспросить дорогу и ещё вчера вечером пуститься в путь. Хлопец как будто угадал его мысли. Он высвободил из мохнатого воротника натёртый докрасна подбородок, прищурил светлые глаза и пошевелил губами.
– А до якого вам места?
– До поворота, где река под горой, знаешь?
– Чего ж не знаю! Километров двадцать по шоссе. Пешком далеко…
Сергей Николаевич вошёл в хату. Было ещё слишком рано, чтобы снова звонить в райком. Он приподнял тёмную занавеску и стал смотреть во двор. Бездействие доводило его до отчаяния. В углу мирно тикали ходики. Стрелки медленно ползли к четырём часам. Хозяева спали.
Сергей Николаевич взял свой рюкзак и в нерешительности пошёл к дверям.
Но Мирон Дмитриевич вдруг поднял с подушки нечёсаную голову, провёл ладонью по заспанному лицу и прислушался:
– А ну, подождите!
С дороги донёсся тихий шелест и негромкий гудок.
– Эге! За вами!
Сергей Николаевич бросился к воротам.
Машина была легковая. Шофёр, открыв дверь, окликнул:
– Кто тут будет товарищ учитель?
На ходу застёгивая френч, выскочил Мирон Дмитриевич. Сергей Николаевич крепко пожал ему руку:
– Спасибо, Мирон Дмитриевич!
– Добрый ты хлопец, а горячий, – с улыбкой сказал ему директор.
Они обнялись.
Хлопцы окружили шофёра:
– Ну, яки там новости?
Шофёр был хмурый, невыспавшийся.
– Погано. Сильно напирает фашист, – хрипло сказал он.
Люди, встревоженные его сообщением, ближе придвинулись к машине.
Сергей Николаевич тронул шофёра за плечо:
– Поехали, поехали, товарищ! К большому лесу. По шоссе.
Машина загудела, попятилась назад и, вырвавшись на лесную дорогу, помчалась, мягко подпрыгивая на ухабах.
Мазин вытер губы и повторил:
– Война!
Ребята, тесно сдвинувшись вокруг, молча и тревожно смотрели то на него, то на Митю. Митя, ошеломлённый неожиданным известием, старался сохранить спокойствие; он неестественно улыбнулся, пожал плечами.
Мазин, прерываемый взволнованным Петькой, начал рассказывать:
– Мы вышли на шоссе, а тут – скот гонят, люди идут…
– Неожиданное нападение! – перебивая его, кричал Петька.
Ребята забрасывали их вопросами:
– А что говорят? Где сражение? Зачем скот гонят?
Девочки прижимались друг к дружке, смотрели широко открытыми глазами на Митю:
– Что же это, Митя? Война? Настоящая война?
Митя поднял руку. Он чувствовал, что надо успокоить ребят, что-то сказать им, но про себя он уже спешно решал вопрос, что делать: ждать учителя или двигаться к нему навстречу?
– Ребята! Война, конечно, является неожиданностью не только для нас, но и для всей нашей страны – Митя остановился, посмотрел на серьёзные лица ребят. – Но у нас, у советских людей, у коммунистов, комсомольцев и пионеров, есть такое отличительное свойство: перестраиваться на ходу. Мы не теряемся ни при каких обстоятельствах. А потому наше дело: спокойно, стойко, как подобает пионерам, принять это известие и срочно перестрои ться на военный лад… Трубачёв, ты остаёшься командиром отряда!.. – Ми тя посмотрел на мирную полянку, на дымящуюся на костре картошку. – Сейчас лагерь снимется с места и походным порядком выйдет на шоссе. Варёную картошку разделить – съедим на ходу. Консервы, мешки с мукой, лишнюю посуду и лишние тяжести сложить в яму и замаскировать. Уладится дело – заберём. Каждый идёт налегке – понятно?