Мазин хмурил лоб и размахивал руками.
Потолкавшись на улице около дома Васька, он заглянул в окно.
В кухне Трубачёвых горел свет.
Мазин прошёлся по двору, подождал. Потом легонько дернул звонок.
– Васёк ещё не приходил, – сказала тётка. – Он в школе на собрании.
Мазин снова вышел на улицу. Мокрый воротник прилипал к шее.
– Одно к одному, – сказал Мазин, мрачно поглядев на тучи. – Ещё и небо расхныкалось…
Он отломил от водосточной трубы сосульку, засунул её в рот и, прислонившись к забору неподалёку от дома, стал ждать.
«Первым долгом выручить Трубачёва, вторым долгом выкрутиться самому… Петьку вообще выгородить», – соображал он, острыми глазами всматриваясь в каждую тёмную точку, возникавшую в свете уличного фонаря.
Он не сразу узнал Трубачёва. Васёк, не думая, что кто-нибудь из товарищей видит его, плёлся понурив голову, озябший, вымокший под дождём.
Когда Мазин окликнул его, он испуганно оглянулся и, желая скрыться, прижался к забору.
«Так вот оно что!» – снова неопределённо подумал Мазин, подходя к нему, и, чтобы дать товарищу время прийти в себя, небрежно сказал:
– Промок я тут, как чёрт… Где тебя носит?
«Не твоё дело», – хотел ответить Васёк, но замёрзшие губы не повиновались ему.
Он сплюнул в сторону и вызывающе посмотрел на товарища. Но Мазин сплюнул в другую сторону и взял его за пуговицу пальто.
– Дело есть, – сказал он, кашлянув в кулак. – Ты на эту заметку плюнь. Мы тебя выручим, понятно?
Привыкнув во всём действовать сообща с Русаковым, Мазин не заметил, что сказал «мы».
Васёк тоже не заметил этого. Его удивило лицо Мазина. Мокрое от дождя, с узкими карими глазами, оно было виноватым, ласковым, и даже голос был необычным для Мазина, когда он повторил:
– Ты брось. Не обращай внимания… Иди спать ложись как ни в чём не бывало… Ну, иди…
Васёк, ослабевший от горя, усталый и прозябший, не сопротивлялся.
А Мазин, обняв его за плечи и легонько подталкивая к дому, говорил:
– Придёшь – и ложись… Накройся с головой и не думай. Мы тебя выручим.
Он подвёл Трубачёва к двери, сам дёрнул звонок:
– Ну, прощай!
– Подожди! – Васёк выпрямился. – Мазин… Я ничего не боюсь… я… – Голос у него прервался, он отвернулся и обоими кулаками забарабанил в дверь.
– Ну, бояться ещё… Мы им… знаешь… – смущённо пробормотал Мазин.
По лестнице застучали шаги. Дверь открылась.
Мазин засунул руки в карманы и вышел за ворота. Редкие прохожие оглядывались на одиноко шагавшего мальчугана и качали головами.
Сдвинув на затылок шапку и расстегнув навстречу ветру пальто, Мазин шагал посреди улицы и громко пел:
Человек проходит, как хозяин…
Он хорошо знал теперь, что́ он сделает, и совесть его была чиста.
У ворот беспокойно вертелся Русаков. Он то поглядывал на свои окна, опасаясь, что вот-вот из форточки высунется отец и крикнет сердитым голосом: «Петя!», то выбегал на длинную улицу, боясь пропустить Мазина.
Ему необходимо было дождаться товарища. Ещё ни разу не было такого случая, чтобы Мазин ушёл куда-нибудь один, не посвятив в свои планы верного друга.
«К Трубачёву пошёл! – догадывался Русаков. – Неужели про меня скажет?»
Услышав голос товарища, Русаков бросился к нему навстречу.
– Ты что, Колька, на всю улицу орёшь?
Мазин спокойно допел до конца строчку «Где так вольно дышит человек». Петя с любопытством посмотрел на него.
Мазин усмехнулся:
– Слушай, я завтра при всех ребятах скажу, что мел стащил я.
– Скажешь?
– Скажу.
Русаков сморщился.
– Что, испугался? – насмешливо сказал Мазин. – Не пугайся, я не про тебя, а про себя скажу.
– Да зачем?
– А затем, что из-за нас Трубачёв страдает. Из-за этого проклятого мела про него статью написали. Вся школа читать будет. Что же ещё молчать-то!
– Да ведь статья из-за драки!
– А драка из-за чего? Из-за чего драка, я тебя спрашиваю?
– Из-за мела, – грустно сказал Русаков.
– Из-за мела. Что ж, я молчать буду?
– Лучше бы молчал, – нерешительно сказал Русаков.
– Что?! – Мазин приблизил к товарищу сердитое лицо. – Похож я на свинью, по-твоему?
Русаков бегло взглянул на выпяченные губы товарища, на короткий розовый нос с каплями дождя на широкой переносице, на щёлочки глаз и, запинаясь, ответил:
– Да… нет!
– А если я не свинья – значит, я человек, – решил тут же Мазин. – А ты трус!
– Я не трус! – вспыхнул Русаков. – Я тоже ничего на свете не боюсь!
Мазин медленно повернул голову и выразительно посмотрел на окна Петиной квартиры.
– Отца, думаешь, да? – заволновался Петя.
– А то нет? Ты только за себя трясёшься. Тебе и товарища не жалко. Трубачёва в газете протащили. С первой строки до последней всё его фамилия только! Эту фамилию теперь по всей школе трепать будут, а ты… эх, испугался! Как бы отец не узнал! – с презрением сказал Мазин и, отстранив Петю с дороги, пошёл к дому. – И чего я только дружу с тобой? – с горечью спросил он, оглянувшись на Русакова.
Петя молчал, яростно обгрызая свои ногти.
– Вынь пальцы изо рта! И подумай о себе… – сказал Мазин, осторожно поднимаясь на цыпочки и заглядывая в окошко первого этажа. – Мама, открой!
Когда Мазин ушёл, Русаков глубоко вздохнул и поплёлся домой. Он был уже у крыльца, когда свет в его окнах мигнул и погас. Вместо него на занавеске зажелтел тоненький огонёк.
«Потушили. Спать легли! – с ужасом подумал Петя. – Ну, теперь будет мне. Сколько раз отец говорил, чтобы я нигде не шатался…»