Васек Трубачев и его товарищи - Страница 131

К оглавлению

131

Впереди, за кустами орешника, уже мелькают гитлеровские каски и между ними знакомый синий жакетик учительницы.

– Не стреляйте! Не стреляйте!

Гитлеровцы медленно поворачивают головы, учительница вздрагивает. Изо рта её на расстёгнутую сорочку сбегает струйка крови, прядь волос падает на лоб.

Валя бросается к ней на грудь.

– Это моя учительница! Это моя учительница! – кричит она, загораживая её слабыми детскими руками. – Не стреляйте! Не стреляйте!

– Валя, уйди! Уйди! – отталкивает её от себя Марина Ивановна.

Солдаты отходят на три шага и поднимают винтовки.

– Остановитесь! Здесь ребёнок! – закрывая собой девочку, кричит учительница.

Залп выстрелов обрывает её слова… Синяя трубка новых тетрадок вместе с длинными рукавами Миронихиной кофты медленно опускается на траву. Валя широко раскрывает глаза и со вздохом откидывает голову на грудь учительницы…

* * *

– Валечка!.. Валя!.. Подружка моя! – бьётся в траве Нюра Синицына.

Лида Зорина прижимает к лицу холодные руки Вали, греет их горячим дыханием, низко наклоняется над Мариной Ивановной.

– За доктором… за доктором!.. – растерянно бормочет она, глядя вокруг ничего не понимающими круглыми глазами.

Хроменькая Фенька, плача, опускается на землю.

Они лежат рядом – Валя и её учительница. Рука Марины Ивановны, пробитая фашистскими пулями, закрывает грудь девочки.

– Валечка!.. Валя!.. Подружка моя! – рвётся из оврага крик Нюры Синицыной.

Глава 50
Партизанские костры

На много километров тянется вдоль шоссе густой смешанный лес. Он стоит грозной стеной, пряча от непрошеных гостей глухие, путаные тропы. На низких, сырых местах, припав к земле разлапистыми ветвями, растут старые, мохнатые ели, в мшистой почве легко утопает нога. За столетними деревьями чернеют глубокие лесные овраги. Заросшие орешником, густо заплетённые зелёными ветками, они таят от чужого человека свою тёмную глубину.

«Свой? Чужой? Свой? Чужой?» – неутомимо вопрошают какие-то птицы.

Глух и страшен лес для врага.

Проезжают по шоссе вражеские автомашины; трусливо вглядываются в тёмную чащу солдаты и офицеры, не выпуская из рук оружия; усиленный конвой охраняет легковые машины фашистских генералов.

Лес не щадит врага. Неохотно впускает он его в свои дебри, наглухо смыкает за ним тяжёлые ветви, заводит в лесные овраги, топит в болотах.

Ни один карательный отряд, посланный на партизан, не вернулся назад из лесной крепости.

«Свой? Чужой? Свой? Чужой?» – вопрошают птицы.

В тёмной глубине леса хозяйничают партизаны.

Над кострами поднимается серый дымок, весело трещат сучья, жарко охватывает огонь привешенные на железке солдатские котелки; тёплый запах человеческого жилья смешивается с запахами леса.

Около покрытых дёрном, наспех сделанных землянок собираются кучками партизаны. Много разных людей в лесу!

Молодые, безусые хлопцы и седые бородачи пришли сюда из занятых фашистами сёл и хуторов; есть и военные – отбившиеся от своих частей, вырвавшиеся из окружения красноармейцы в потёртых, грязных шинелях. Тёмные, облупившиеся от дождя и ветра лица суровы, редкие улыбки разгоняют морщины бородачей; молодые хлопцы с озорными огоньками в глазах, бесстрашные в бою и жадные к жизни, запевают песни, сложенные про партизан:


Як у лиси, темним лиси
Дивчина ходыла.
Ой вы, хлопци-партизаны,
Наша грозна сыла!
Вызволяйте из неволи
Ридну Украину,
Нашу землю, нашу долю
И мене, дивчину…

Яков Пряник, придвинувшись ближе к огоньку, чинит седло и думает вслух:

– Если, скажем, назвать человека скотиной? Ну, ясно, обидно ему покажется. А вот, к примеру, Гнедка нашего вполне к человеку приравнять можно…

– Тьфу! – сплёвывает в огонь Илья. – И чего у тебя, Яшка, всегда посторонние мысли в голове?

– Как это – посторонние? – удивляется Яков, поднимая красные от жары веки. – Это твоей голове они посторонние, потому как у тебя простора там мало, а в моей голове всему места хватит!

– О другом думать надо, – хмуро цедит Илья, свёртывая цигарку и указывая на зелёную брезентовую палатку. – Важные вопросы решаются, а ты языком треплешь…

– Эй, дядя Яков! Помнишь, орёл, как ты фашистов малиной угощал? – шумно присаживаются к костру хлопцы.

– Он угостит, пожалуй! – кивает на Пряника добродушный старик, приглаживая курчавые волосы.

– А чего же? И малинкой и ежевичкой угощу! – подмаргивает Яков. – Лес большой. Чем богаты – тем и рады. Русский человек гостеприимство любит!

Глаза у хлопцев загораются весельем.

– Пока он малиной угощал, мы другое угощение для фашистов состряпали: взрывчатку под рельсы подложили.

– Одних угощал, а другие подавились, – говорит Яков.

Хлопцы смеются.

Из палатки выходит Степан Ильич. Он держит в руке длинный белый листок. Смех моментально смолкает.

– Сюда, сюда, Степан Ильич!

– Вот местечко, пожалуйста!

– Эй, бойцы! Сводка пришла! Свод-ка!

У костра становится тесно, из землянок торопливо выходят бойцы. Степан Ильич усаживается на траву:

– Сейчас, сейчас, товарищи!

Упёршись ладонями в колени и глядя на Степана Ильича, партизаны насторожённо ждут. Слышно только глубокое, сдерживаемое дыхание людей.

– Сними, сними котелок! Булькает! – толкает Якова Илья.

Кто-то поспешно стаскивает с огня котелок; вода брызжет в огонь и шипит.

– Ну что вы, как дети малые! – расстроенно разводит руками старик. – В огонь воды наплескали – ничего не слышно…

– «…На Смоленском направлении, – медленно читает Степан Ильич, – двадцатишестидневные бои за город Ельня, под Смоленском, закончились разгромом дивизии „СС“, 15-й пехотной дивизии, 17-й мотодивизии, 10-й танковой дивизии, 137, 178, 292, 268-й пехотных дивизий противника. Остатки дивизий противника поспешно отходят в западном направлении. Наши войска заняли город Ельня…»

131