Дед ещё раз споткнулся. Эсэсовец тряхнул его за ворот рубахи, обнажив костлявую грудь деда с синими кровоподтёками. Громкий плач вырвался из толпы.
Фашисты прикладами раздвинули людей, расчищая путь к виселице.
Онемевшие и потрясённые мальчики машинально двигались за толпой. Истошный вой провожал деда; эсэсовцы заторопились. У виселицы Михайло остановился, повернулся к людям:
– Чего плачете? Думаете – пропал дед Михайло? Ни! Я не зря пропал! Я за хорошее дело погибаю! – Голос у деда был слабый, тоненький, как у ребёнка.
Эсэсовец схватил деда за плечи и толкнул его к виселице. Но дед с силой вырвался:
– Внука моего поберегите, люди добрые!
В толпе вдруг послышался шум борьбы, взметнулся вверх красный пионерский галстук, зажатый в детской руке, и мгновенно исчез, утонув в людском потоке.
– Живи, Генка! Матерь твоя – Украина! Живи, Генка!.. – торжествующе кричал захлёстнутый петлёй дед, отбиваясь от двух солдат.
Крик его вдруг оборвался, маленькое, худое тело взметнулось вверх.
– Деда!.. – пронзительно закричал в толпе надрывный голос.
Мазин и Трубачёв дрогнули, очнулись и, сбивая с ног женщин и детей, бросились на этот голос. Вой толпы перешёл в грозный рёв. Безоружные люди с голыми руками шли на гитлеровцев, ломились к виселице. Раздались выстрелы, застрочил пулемёт – в общий гул влились стоны раненых. Загороженная женщинами, Костичка силилась удержать обезумевшего Генку.
Мальчики с двух сторон подоспели к ней на помощь, схватили за руки товарища и, увлекая его за собой, бросились бежать. Сзади них строчил пулемёт, рядом падали женщины, дети, старики.
У плетня, в луже крови, лежал мёртвый Ничипор. Лицо его сохраняло удивлённое детское выражение, длинные руки и ноги мешали бегущим…
– Ничипор! – вскрикнул Васёк.
Но Мазин увлёк его за собой.
За обуглившейся хатой Степана Ильича они запутались в огородной ботве и упали. Генка бился головой о землю и со стоном рыл её ногами. Трубачёв и Мазин, обессилевшие от бега, с минуту лежали без движения, не в силах прийти в себя.
Вокруг них со свистом летели пули.
Мазин поднял голову:
– Пропали!
Васёк схватил Генку за плечи и с отчаянием закричал:
– Генка, Генка! Бежим! Нас убьют!
Но Генка ещё крепче прижимался к земле. Мутные карие глаза его дико блуждали по сторонам, грязное от пыли лицо было залито слезами.
Мазин вскочил.
– Берись! – прошипел он пересохшим ртом Трубачёву, насильно поднимая Генку с земли.
Но земля вдруг ухнула и ушла из-под ног. Страшный взрыв потряс всё село. Оба мальчика как подкошенные упали друг на друга, закрывая собой Генку.
Когда Мазин пришёл в себя, Трубачёв, крепко обняв за плечи Генку, указывал ему на чёрный дым, валивший из школы. Крыша гитлеровского штаба провалилась. Огненные языки лизали голубые стены.
Мазин поднялся на ноги:
– Бежим!
Генка больше не сопротивлялся. Мальчики, взявшись за руки, сбежали к реке. Петька встретил их громким, захлёбывающимся рёвом.
Генка послушно сел в лодку; глаза его не отрываясь глядели на пылающие стены голубой школы.
У мельницы встревоженные ребята бросились к товарищам.
– В лес! К Мите! – торопливо скомандовал Васёк.
Собрались быстро, молча. Никто не спрашивал про деда Михайла. Со страхом и сочувствием смотрели на Генку, на его грязное, мокрое от слёз лицо, на чёрные от земли руки, на растерянные глаза.
Мазин и Трубачёв ещё раз заглянули на мельницу. Под бревном, где когда-то хранился у Коноплянко приёмник, Мазин нашёл сухую горбушку хлеба. Петька Русаков, пошарив на окне, обнаружил коробку спичек и кусок сахару. Трубачёв тоненьким мелком написал на стене:
Уходим в лес искать Митю. Отряд Трубачёва. Смерть фашистским зверям!
– Оставляйте дорожные знаки! – распорядился он. – Митя, наверное, тоже будет нас искать.
На берегу они выбрали направление. Одинцов немедленно выложил из камней знак, указывающий на то, что отряд Трубачёва ушёл в лес.
Узкая тропинка вывела ребят в поле, потом, покружив между молодыми соснами, свернула в густой синий бор и затерялась в нескошенной порыжевшей траве.
А за рекой, в изрешечённом пулями селе, воцарилась грозная тишина. На опустевшей площади над худеньким, вытянувшимся телом деда Михайла кричали испуганные птицы.
До сих пор ребята в Макаровке смирно сидели каждый в своём закутке. Теперь часто через плетень шмыгали друг к дружке будущие школьники и школьницы. У многих девочек в косичках появились ленточки. В дверь к Миронихе то и дело просовывалась чья-нибудь голова, чтобы спросить о школе. Валя, Лида и Нюра с нетерпением ждали учительницу. Они уже обегали все хаты, записали всех ребят.
Одна Мирониха не принимала участия в радости детей. Прошло уже два дня с тех пор, как в её хате побывала Марина Ивановна. Много мыслей тревожило Мирониху. В том, что учительница не пришла в ту ночь, как они уговорились, таилось для Миронихи самое страшное…
Мирониха почернела от беспокойства, цыкала на ребят, боялась уйти из хаты.
Утром чуть свет будила девочек:
– Гоните коров, девчата… Да Павлика с собой берите, пусть на травке побегает.
Валя и Лида сонно хлопали ресницами, недоумевающе смотрели на Мирониху:
– Да ведь темно ещё, тётя Ульяна!
В окошко еле-еле пробивался серенький рассвет.
– Ничего, ничего, не заблудитесь! Живо мне! – сурово покрикивала она на девочек.
– Вы, мамо, с ума сошли, чи що? – лениво откликалась из-за перегородки Маруська.