– Давай тут, около них, и заночуем, – предложил Васёк. – Всё равно нам в лесу ночевать.
Мальчики залезли в перевёрнутую вверх дном разломанную машину. Долго говорили о девочках, вспоминали, как дружили и как ссорились с ними в классе.
– А мне всегда Нюра Синицына представляется… Я её до зла доводил, придирался к ней, – изливал душу Одинцов.
– Она бы тебя простила теперь, если б знала…
Выговорившись, Коля заснул. Заснул и Васёк.
По небу рассыпались мелкие звёзды. Чёрной грудой лежал на дороге разбитый грузовик. Мальчики дружно посапывали, неудобно свернувшись под искорёженной кабиной. Они не слышали, как хрустел в лесу валежник, как всхрапывал конь, осторожно переставляя копыта через поваленные деревья.
Мальчики не видели, как, пригнувшись к земле и прячась за обломками, перебегали через дорогу какие-то люди и, притаившись во рву, зорко вглядывались в даль.
Резкий, пронзительный свист разбудил обоих. Васёк испуганно схватился за пакет. Одинцов вскочил, больно ударившись головой о железо.
С дороги грянули выстрелы, с треском разорвалась граната, застрочил пулемёт.
Вспыхнуло пламя, где-то заржали лошади, раздались крики.
Мальчики, схватившись за руки, выглянули наружу.
На дороге, сгрудившись, буксовали машины, чёрным столбом поднимался дым, прорывались клубы пламени. Вокруг метались полицаи и солдаты. При свете огня можно было видеть, как они прыгали с машин на землю и падали под ударами напавших на них людей. Крики заглушались стрельбой. Мимо пылающего грузовика проскакал какой-то боец на гнедом коне. Неподалёку от мальчиков разорвалась граната. От страха они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Когда стрельба затихла, они снова поглядели в щель.
Мимо ребят промчались телеги и, свернув в лес, запрыгали по ухабам. За ними ускакал конь. Под мышкой у седока торчали дула немецких автоматов.
На дороге остались пылающие машины и распростёртые тела убитых полицаев и гитлеровцев.
Васёк схватил за руку Колю Одинцова, и они, выбравшись из-под обломков грузовика, бросились в лес. Мальчики бежали, натыкаясь на кусты и деревья, обдирая об острые сучки ноги. Они боялись оглянуться назад, боялись остановиться, чтобы перевести дыхание. Наконец, споткнувшись о заросший мохом пень, оба упали. Позади них сквозь гущу леса просвечивало розовое пламя.
Васёк сел, прижимая рукой спрятанный на груди пакет. Одинцов обхватил его за шею, прижался холодными губами к его уху.
– Что это было? – прошептал он дрожа.
Васёк молчал, тяжело переводя дыхание. Потом снова вскочил и потянул за собой Колю:
– Уйдём подальше.
Утро застало мальчиков в глухом, неизвестном месте. Выйти на дорогу они боялись, блуждали по лесу. Говорили шёпотом:
– Как она их… здорово!
– А обоз-то узнал ты?
– Тот самый.
– А на коне…
Мальчики поглядели друг другу в глаза.
– Мне показалось, это был… – прошептал Одинцов.
Васёк схватил его за руку:
– Молчи!
К концу дня они увидели Жуковку. Обошли её стороной – боялись фашистов.
В Макаровку пришли поздно вечером. В хатах горели невесёлые огоньки. На улицах было пусто. Кое-где подвывали собаки.
Какой-то хлопчик указал хату Миронихи. Мальчики пробрались с огородов во двор.
– Заглянем раньше в окно – нет ли в хате гитлеровцев, – решил Васёк.
Коля Одинцов стал коленом на завалинку и прижался лицом к стеклу. Потом медленно сполз на землю, протёр кулаками глаза и жалобно сказал:
– У меня, Трубачёв, виденье… Там… Нюра Синицына!
Васёк оттолкнул его от завалинки и полез сам.
За окном около стола сидела Нюра Синицына и что-то шила. Стекло звякнуло. Нюра подняла голову и увидела прямо перед собой приплюснутое к стеклу лицо Трубачёва. Она вскочила, вскрикнула и бросилась во двор. Первый, кто ей попался, был ошеломлённый Коля Одинцов. Нюра заплакала, обливая слезами его щёки. Потом бросилась к Ваську.
– Валя! Лида! – кричала она.
Какой-то малыш цеплялся за её платье и тоже лез целовать мальчиков.
Девочки забрасывали ребят вопросами. Потащили их в хату, усадили за стол, подкрутили фитиль в лампе. Мальчики наконец пришли в себя.
– Ну да, живы!.. Только так страшно было, так страшно!
Девочки, прижавшись друг к другу, стали тихонько рассказывать. Голоса их часто прерывались:
– …К вечеру около Жуковки, над самой дорогой, появился фашистский самолёт. Он летел низко-низко… И потом начал бомбить шоссе. Кроме грузовика, на дороге была телега с людьми… Лошадь понесла… Малыши испугались, начали плакать. Тогда шофёр подъехал к самому лесу… под деревья… А Екатерина Михайловна… она, бедная, схватила детей…
Нюра всхлипнула. Малыш, который всё время не отходил от неё, беспокойно заёрзал на скамейке.
Валя Степанова улыбнулась дрожащими губами, знакомым движением откинула со лба разлетающиеся тонкие волосы:
– А на дороге взлетела телега… И около неё со свистом посыпалось что-то…
– Пули, – подсказала Лида Зорина. Она не плакала, но глаза у неё были красные.
– …Шофёр закричал, чтобы мы прыгали с машины и бежали в лес. А няня схватила ребят, обняла и ничего не понимает… Тогда Екатерина Михайловна тоже закричала: «Прыгайте, прыгайте! Берите детей!» Нюра первая спрыгнула, схватила Павлика…
– Нюра меня схватила… – серьёзно сказал малыш, прижимаясь головой к боку Синицыной.
– А мы с Лидой одну девочку… Гальку… Она толстая, тяжёлая и за няню уцепилась… Мы её еле-еле вдвоём с Лидой в лес… бегом… а дальше… – Валя широко открыла голубые глаза и крепко стиснула ладони. – Всех убили…